23 апреля 1891 года родился русский композитор Сергей Сергеевич Прокофьев

Знаменитый композитор родился в Екатеринославской губернии в семье ученого-агронома. Мальчик с детства проявлял музыкальные способности, его первым учителем была мать — хорошая пианистка. В 1902–1903 годах Прокофьев брал частные уроки у композитора Рейнгольда Глиэра. В 1904 году он поступил в Петербургскую консерваторию. В 1909 году Прокофьев закончил ее как композитор, через пять лет — как пианист, до 1917 года продолжая заниматься в ней по классу органа.

Выступать в качестве солиста и исполнять собственные произведения Прокофьев стал с 1908 года. Ученик Римского-Корсакова, Прокофьев-композитор начинал с фортепианных пьес и сонат, но принесла ему известность чикагская премьера — самая жизнерадостная в мире опера «Любовь к трем апельсинам». Без музыки Прокофьева сегодня нельзя представить признанный шедевр довоенного кино — фильм «Александр Невский». А музыкальное сопровождение «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна получило собственную жизнь как отдельное произведение.

В 1918 году он покинул Советское государство и через Токио добрался до США. В последующие десятилетия Прокофьев жил и гастролировал в Америке и Европе, несколько раз также выступал в СССР. На родину он вернулся в 1936 году вместе с женой-испанкой Линой Кодина и сыновьями. Именно после возвращения были созданы знаменитая сказка «Петя и волк», а также опера «Война и мир». Над эпическим произведением Прокофьев работал 12 лет.

В 1948 году Лина Кодина, которая к тому моменту была его бывшей супругой — арестована и сослана (освобождена в 1956 году, позже она покинула СССР). В том же году Прокофьева начали громить за формализм, его произведения резко критиковались как несоответствующие социалистическому реализму.

Скончался Прокофьев от гипертонического криза в возрасте 61 года.

Фрагменты из автобиографии С.С. Прокофьева.

<…> Мать любила музыку, отец музыку уважал. Вероятно, он тоже любил ее, но в философском плане, как проявление культуры, как полет человеческого духа. Однажды, когда мальчиком я сидел у рояля, отец остановился, послушал и сказал:
— Благородные звуки.
В этом ключ к его отношению к музыке.
<…> Отношение матери к музыке было более практическое. Она недурно играла на рояле, а деревенский досуг позволял ей посвящать этому делу сколько угодно времени. Едва ли она обладала музыкальными талантами; техника давалась с трудом, и пальцы были лишены подушечек впереди ногтей. Перед людьми играть она боялась. Но у нее было три достоинства: упорство, любовь и вкус. Мать добивалась возможно лучшего исполнения разучиваемых вещей, относилась к работе любовно и интересовалась исключительно серьезной музыкой. Последнее сыграло огромную роль в воспитании моего музыкального вкуса: от рождения я слышал Бетховена и Шопена и в двенадцать лет помню себя сознательно презирающим легкую музыку. Когда мать ждала моего появления на свет, она играла до шести часов в день: будущий человечишка формировался под музыку.

<…> Музыкальные склонности начали проявляться рано, вероятно года в четыре. Музыку в доме я слышал от рождения. Когда вечером укладывали спать, а спать не хотелось, я лежал и слушал, как где-то вдалеке, за несколько комнат, звучала соната Бетховена. Больше всего мать играла сонаты из первого тома; затем прелюдии, мазурки и вальсы Шопена. Иногда что-нибудь из Листа, что не так трудно. Из русских авторов — Чайковского и Рубинштейна. Антон Рубинштейн находился на вершине своей славы, и мать была уверена, что он более крупное явление, чем Чайковский. Портрет Рубинштейна висел над роялем.

<…> Занятия на рояле мать начинала с упражнений Ганона и этюдов Черни. Вот тут и я старался примоститься к клавиатуре. Мать, занятая экзерсисами в среднем регистре, иной раз отводила в мое пользование две верхних октавы, по которым я выстукивал свои детские эксперименты. Довольно варварский ансамбль на первый взгляд, но расчет матери оказался правильным, и вскоре дите стало подсаживаться к роялю самостоятельно, пытаясь что-то подобрать. Мать обладала педагогической жилкой. Незаметно она старалась направить меня и объяснить, как надо пользоваться инструментом. К тому, что она играла, я относился с любопытством и критически, иногда заявляя:
— Эта песенка мне нравится (я произносил «нлавится»). Пусть она будет моей.
Возникали также споры с бабушкой: какую именно пьесу играет мать. Обыкновенно прав был я.
Слушание музыки и импровизирование за клавиатурой привели к тому, что я стал подбирать самостоятельные пьески.

<…> В течение весны и лета 1897 года я записал три пьесы: Вальс, Марш и Рондо. Нотной бумаги в доме не водилось, ее линовал для меня конторщик Ванька. Все три пьесы были в до мажоре <…> Чуть сложнее оказалась четвертая — марш в си миноре. Затем приехала в Сонцовку Екатерина Иппократовна, жена того Лященки, которому я наплевал на лысину. Она хорошо владела роялем и даже немного занималась с матерью. Вдвоем они играли в четыре руки, что мне очень нравилось: играют разные вещи, а вдвоем выходит недурно!
— Мамочка, я напишу марш в четыре руки.
— Это трудно, Сергушечка. Ты не можешь подобрать музыку и для одного человека, и для другого.
Тем не менее я сел подбирать, и марш вышел. Приятно было сыграть его в четыре руки и слышать, как звучит вместе подобранное отдельно. Как-никак это была первая партитура!

<…> К моему музыкальному развитию мать относилась с большим вниманием и осторожностью. Главное, поддержать в ребенке интерес к музыке и, сохрани бог, не оттолкнуть его скучной зубрежкой. Отсюда: на упражнения как можно меньше времени и как можно больше на знакомство с литературой. Точка зрения замечательная, которую надо бы, чтобы мамаши помнили.

С.С. Прокофьев. Автобиография. М., «Советский композитор», 1973.